Россия погибнет от коронавируса?

Усков: Накануне президент Трамп заявил, что США ожидают очень тяжелые 2 недели. Потом он уточнил, что этот период может продлиться целых 3 недели. Опубликован первый прогноз, согласно которому смертность в США может составить от 100 000 до 240 000 человек. Есть и пессимистический сценарий, по которому смертность может вырасти до 2,2 млн человек. Как бы вы прокомментировали эти прогнозы? Господин Зайцев, давайте с вас начнём.

Зайцев: На самом деле статистика – не совсем точная наука в приложении к этому вирусу, потому что, как вы, наверное, хорошо знаете, у этого вируса очень много асимптоматичных пациентов. Мы до сих пор не знаем, сколько их. Может быть половина, может быть — две трети. И фактически вся статистика строится на тех пациентах, которые либо переболели, либо были тестированы. Другой фактор – это то, что в разных странах тестируют по-разному. Где-то тестируют всех, где-то тестируют совсем немного, даже в разных штатах США тестируют не всех. Данные Китая тоже заставляют сомневаться в их достоверности. И в результате мы имеем то, что имеем. И все модели, которыми пользуются эксперты в Вашингтоне сегодня — они как раз построены на этих данных, которые не совсем точны. Поэтому предсказывать, сколько будет точно смертей, на сегодняшний день чрезвычайно трудно. Я могу сравнить, например, Нью-Йорк и Калифорнию. Начинали мы примерно одинаково, но в Калифорнии директива сидеть дома была введена несколько раньше. И картинка совсем другая. То есть у нас эта кривая гораздо площе, чем в Нью-Йорке. Поэтому то, что мы будем иметь через две недели, очень трудно предсказать. Но, я думаю, что совсем не невероятная цифра, 100 000.

Усков: Доктор Пейнтер, вы находитесь в Атланте сейчас, насколько я понимаю, какая ситуация у вас?

Пейнтер: Прежде всего я хочу сказать, что сейчас нахожусь во Флориде. Я тоже на добровольном карантине. Что касается Атланты, то там довольно динамичная ситуация, потому что, как вы знаете, в Атланте находится самый крупный аэропорт мира, несколько миллионов людей проходит через этот аэропорт в год. Я хочу сказать, что число случаев возрастает. Что касается будущего, то все зависит от того,  насколько будут послушны люди, насколько они будут оставаться в карантине. Мы очень надеемся на то, что, во-первых, люди будут придерживаться мер безопасности и оставаться дома, во-вторых — что мы все-таки разработаем какие-то контрмеры против этой эпидемии. Сейчас, кстати, мы их разрабатываем, и через 2 недели наши средства будут проходить клиническое тестирование в Соединенном Королевстве и США. Еще раз хочу повторить: самое главное — оставаться дома. А как долго эта ситуация продлится, будет зависеть от того, насколько люди будут придерживаться правил минимального контакта и невыхода из дома

Усков: Не могли бы вы подробнее рассказать о ваших исследованиях, о каком препарате идет речь? Это вакцина или это терапевтические препараты, которые позволяют облегчить протекание болезни?

Пейнтер: Я говорю о терапевтических средствах для пациентов, для лечения инфекции, потому что вакцина против SARS-Cov2 будет, я думаю, где-то через год. Мы сейчас говорим о противовирусных средствах, мы поддерживаем контакты с регуляторами как в Соединенном Королевстве, так и в США. Где-то через две недели мы начнем клинические испытания для того, чтобы остановить развитие инфекции на ранних стадиях. Я думаю, что разрабатывается еще одно средство в США  — «Ремдесевир», и мы надеемся, что это средство будет эффективным. Еще раз повторяю, что мы хотим остановить заболевание на той стадии, когда оно еще не перешло в тяжелую стадию.

Усков: В какие сроки нам ждать появление нового препарата?

Пейнтер: Я думаю, что первые дозы мы сможем разработать примерно к 13-15 апреля, и через 2-3 недели мы уже сможем начать клинические испытания этого средства против COVID-19. Мы надеемся, что это средство будет эффективным и поможет сдержать развитие заболевания.

Усков: У вас 30-летний опыт в исследованиях и создании фармацевтических препаратов, не могли бы вы, может быть, приоткрыть сейчас, в чем уникальность того препарата, на котором вы работаете? Немножко объяснить нам, почему это средство вы считаете эффективным?

Пейнтер: Мы протестировали разрабатываемые средства на животных моделях. И этот препарат касается не только SARS, но и еще одного вида коронавируса — MERS. Я думаю, что это лекарство поможет снижать вирусную нагрузку в 7-8 раз и остановить размножение, репликацию вируса. Кроме того, лекарство можно принимать перорально, т.е. пациент сам сможет принимать его. Как мы видим картину? Если тест оказывается положительным, мы отправляем человека домой и после этого он сам может принимать это лекарство и выздоравливать. Потому что вирусная нагрузка будет снижена и репликации вируса не произойдет. Кроме того, мы будем защищать членов семьи, потому что, прежде всего, человек будет сам принимать лекарства, тем самым снизив вирусную нагрузку и тем самым его экскреция вируса не будет такой большой, чтобы заразить членов семьи. Поэтому есть надежда.

Зайцев: Можно поправлю вас немножко. Джордж сказал, что те вирусы, которые пациент будет выделять после приема лекарства, скорее всего, будут ослаблены и они будут играть роль некой вакцины, которая будет вырабатывать иммунитет у членов семьи и окружающих людей.

Усков: То есть это что-то среднее между терапией и вакцинацией?

Зайцев: Ну не то чтобы среднее, это как бы дополнительный эффект от применения подобной терапии. На самом деле эта терапия направлена на снижение вирусной нагрузки, снижает репликацию вируса в организме.

Усков: Антон, я хотел бы вас спросить, вы тоже давно занимаетесь биотехнологиями, медициной, фармакологией, инвестициями в эти отрасли. А почему, как вы считаете, люди достаточно легкомысленно отнеслись к предыдущим пандемиям, они были маленькие, но тоже наделали шума. И вдруг сейчас мы оказались без всяких препаратов, без каких-то элементарных средств защиты. Как вы думаете, почему так случилось? Что пошло не так?

Гопка: До сегодняшнего момента, к сожалению, исследования в области вакцин, в области антибиотиков, в области противовирусных препаратов были не приоритетными и это связанно с тем, что государства возмещают по очень низким ценам эти препараты. Потому что если мы говорим про хронические заболевания, то препараты стоят дороже, ими пользуются дольше, это гораздо выгоднее. Поэтому все разработки велись в сфере как раз онкологии, хронических заболеваний. Если мы говорим про противовирусные препараты, то, с одной стороны, очень высокие требования по регистрации, очень дорогие клинические исследования, но при этом пациенты болеют, возможно, один раз в жизни, не все пациенты, не всё население – и выпивают препарат в течение короткого периода времени и больше этим препаратом не пользуются. Соответственно, при этом препараты спасают жизни и они должны были бы стоить как стоят, условно говоря, онкологические препараты. Один курс онкологического препарата может стоить до нескольких сотен тысяч долларов. А здесь, когда мы говорим про противовирусные терапии – это сотни долларов. Это принципиальная разница, которая делает совершенно неэффективными и невозможными инвестиции в этом направлении.

Усков: Сейчас терапии от коронавируса создан такой пиар, что лекарство любого его создателя сделает миллиардером. Я уже вижу это красивое место в списке Forbes, оно будет в первой 10-ке.

Гопка: Эти разработки — они все под большим риском, к сожалению. Если государства не будут гарантированно регулярно закупать препараты со специфическими механизмами действия, с новыми механизмами действия, хранить резервы этих препаратов,  по достаточно высоким ценам, сами эти инвестиции достаточно рискованны. Да, высокие риски, и есть вероятность, что просто сама по себе эта вспышка остановится. Посмотрите, что случилось с предыдущими вспышками, если мы говорим про SARS и MERS – до сих пор нет вакцин против этих вирусов. Хотя соответствующие разработки велись, но они остановились, потому что вспышки прекратились. А если мы говорим, например, про Эболу – тоже огромные инвестиции, огромное количество компаний этим занималось, в итоге есть только одна вакцина от компании Merck. Она одобрена только в декабре прошлого года, хотя разработки велись с 2003-го, 17 лет прошло. Но будем надеяться, что в этот раз будет препарат, который нам поможет, потому что есть вероятность что с коронавирусной инфекцией мы с вами будем жить какое-то длительное время.

Усков: Евгений, а ваш прогноз: сколько мы будем жить с коронавирусной инфекцией? Нужна ли нам вакцина или же мы действительно должны сосредоточиться на терапевтических препаратах, которые позволят просто смягчить протекание болезни и ослабить передачу другим людям?

Зайцев: На самом деле то, что мы сейчас видим — это стресс-тест для глобальной системы здравоохранения. Совершенно очевидно, что системы здравоохранения разных стран этот стресс-тест не выдерживают. Они не готовы к подобной пандемии. И надо сказать, что Россия оказалась в лучшей позиции, потому что в России есть традиция санитарно-эпидемиологической службы и она до сих пор очень сильная. Ни в одной другой стране такого нет, нет инфекционных больниц. Например, в США ни один врач не знает, что такое боксы, что такое шлюзы. Ну, разумеется, кроме врачей, которые работают в Центре по контролю и профилактике заболеваний (CDC) в Атланте. И в этом плане многое другое узнаем о том, как система здравоохранения должна функционировать.

Ученые и организаторы здравоохранения давно знали об этой угрозе. Список потенциально опасных патогенов для человечества существует. Вы его можете найти на сайтах CDC и ВОЗ. Наверняка Российская эпидемиологическая служба тоже имеет все эти списки. Для этих опасных патогенов отсутствует адаптивный иммунитет у населения,  для них отсутствуют антивирусные препараты, вакцины, и любая подобная эпидемия может превратиться в пандемию. Только потому, что для вируса нет иммунитета, и он как бульдозер идет через население, не встречая никаких препятствий на пути.

Чем можно бороться с подобными неожиданными всплесками? Это, пожалуй, разработка вакцин и разработка новых антивирусных препаратов. Про вакцины Антон уже сказал: после того, как была эпидемия SARS, до сих пор не разработана вакцина, что совершенно неприемлемо. Еще 2003 году мы с Джорджем сделали компанию, которая называлась «Каймерикс», которая разработала препарат от натуральной оспы. И мы с тех поры начали говорить, что надо обратить внимание на эти угрозы, начать финансировать и разрабатывать эти вакцины и препараты. Но, как вы знаете, ничего не происходило. Билл Гейтс, если вы помните, на TEDе выступал 3 года назад, и говорил тоже самое. Но наконец, мир открыл глаза и сейчас разрабатываются и новые вакцины, и препараты.

На мой взгляд, эта пандемия может закончиться двумя путями. Первый путь – население наработает иммунитет, порядка 70% должно заразиться, переболеть, возможно асимптоматически. После этого болезнь не сможет так легко перескакивать от одного человека к другому и постепенно пойдет на спад. Это может занять очень длительное время. Это могут быть месяцы, могут быть годы. Если удастся разработать в ближайшие сроки антивирусный препарат, то произойдет то, о чем говорил Джордж. Во-первых,  уже заболевшие люди будут вылечиваться, а самое главное – они перестанут выбрасывать этот вирус в окружающую среду и заражать других людей. Если нам совсем повезет, то они будут выбрасывать вирус ослабленный и тогда этот вирус будет иммунизировать всех окружающих людей. Надо сказать, что эти модели, о которых мы говорили в самом начале, которые предсказывают смертность в 100 000-200 000, основаны на том, что нет такого препарата и все интервенции направлены на карантинные мероприятия, на то, чтобы люди находились дома. И если препарат появится, динамика значительно изменится и мы можем ожидать того, что пандемия прекратится в гораздо более ранние сроки.

Усков: Доктор Пейнтер, а позвольте вас спросить, каков примерно размер инвестиций в создание нового препарата, о котором вы нам рассказывали?

Пейнтер: Инвестиции со стороны правительства США составляют $35 млн на разработку нашей субстанции. Учитывая частные инвестиции, сумма почти $400 млн.

Усков: Сколько препарат будет стоить для потребителя?

Пейнтер: Я не могу ответить на ваш вопрос по поводу того, сколько это будет стоить для пациентов. Но я думаю, что существуют меры, которые поощряют разработку таких лекарств, и правительство США  в этом очень активно участвует. С точки зрения фармацевтики, нужны будут некоторые поощрения для того, чтобы начали разрабатывать эти лекарства. Мне кажется, что для того, чтобы оставить какой-то коммерческий стимул для разработки этих лекарств, нельзя опускать цену на них очень низко. Скорее всего, эта цена будет формироваться под влиянием рыночных механизмов.

Усков: Антон, скажите пожалуйста, а вам известно о каких-либо похожих исследованиях, которые велись бы в России?

Гопка: Да, конечно. Я думаю, что глобально в мире препараты разрабатываются 50% в США, меньше 10% — это несколько стран в Европе, и, конечно, ещё Япония. В России действительно что-то разрабатывается, разрабатываются вакцины, у нас есть большая школа: есть новосибирский наш «Вектор», есть компания «Биокад», которая объявила, что делает РНК-вакцину. Но, наверное, всё-таки следует ожидать какого-то решения от США. Напомню, что в начале марта  Трамп подписал указ о выделении $8,3 млрд на борьбу с инфекцией, из них $3 млрд пойдут на исследования в области вакцин, препаратов и средств диагностики.

Хотел ещё сказать несколько слов по поводу популяционного иммунитета. Он действительно в какой-то момент появится, но именно вот эти оценки 2,2 млн человек, которые должны при этом погибнуть – это оценки исходя из того, что не будет ничего сделано, не будет никаких карантинов и никаких препаратов. Если оставить всё как есть, то взять условно 327 млн жителей США, взять 70%, приложить к ним до 1,5% смертельности этого заболевания, и получится как раз эти 2 млн человек. Если на Россию приложить, то это получится, порядка 1,5 млн человек должно погибнуть, чтобы выработать популяционный иммунитет. Разумеется такая цена совершенно неприемлема для политиков. Именно поэтому вводятся все эти карантины, поэтому привлекаются эпидемиологи, вирусологи.

Один препарат может стоить сотни долларов, но их должно быть очень много, чтобы какой-то из них сработал. С точки зрения ценообразования, очень интересно, сколько будет стоить «Ремдесивир» производства Gilead, который наиболее близок к одобрению из инновационных препаратов. Если он будет стоить условно сотни долларов или тысячи долларов за курс, то есть риск, что инвестиции, которые сейчас делаются в противовирусные препараты, могут резко остановиться, потому что это, конечно, не будет настолько интересно, как те же самые онкологические препараты или орфанные заболевания, где очень мало пациентов, но платят очень дорого за каждого. Будем надеяться, что этого не случится.

Усков: Евгений, я так понимаю вы инвестируете в препарат, над которым работает доктор Пейнтер. Вы согласны с тем, что сейчас говорил Антон?

Зайцев: Да, абсолютно. И более того, я думаю что нам всем надо стремиться к этому сценарию развития событий, потому что если не будет препарата от коронавируса и в будущем от подобных пандемий, то будет погибать огромное количество людей, что недопустимо. Вы знаете почему мы в такой ситуации оказались? На самом деле нет таких серьезных игроков в фармацевтике, у которых был бы динамичный инновационный пайплайн антивирусных препаратов. У нас есть несколько крупных компаний, которые разрабатывают и продают антивирусные препараты. И скажем тот же Gilead, но в Gilead практически весь пайплайн сформирован за счет приобретения малых инновационных компаний. Своих разработок у них достаточно мало. Я думаю, что надо задуматься даже не о коронавирусе, а о том, что будет дальше, потому что понятно, что это не последняя эпидемия. И разработать эти препараты сейчас очень важно. Мне кажется, что решение лежит в сфере поиска антивирусных препаратов широкого спектра действия, то есть препаратов, действующих не только на одну группу вирусов. И такие препараты есть, многие из них в разработке.

Усков: А вы чувствуете как изменился интерес? Потому что я много раз слышал от инвесторов и от инвестиционных фондов, что фармакология, медицина – это все дико интересно и важно, но совершенно непонятно, куда вкладывать, и вообще репутация у этих вложений была невысокая. Сейчас все изменилось? Люди напуганы?

Зайцев: Вы знаете, даже в прошлом это всегда были очень интересные инвестиции и Антон вам может подтвердить. На самом деле, они немножко другие. Они требуют глубокого понимания предметной области, не каждый инвестор может инвестировать в медицину. Нужно знать науку, нужно знать фармацевтическую индустрию, нужно знать, как  работают врачи, как работает организм человека и тд. Сейчас кризис с коронавирусом, с пандемией, он на самом деле привел к экономическому кризису. И инвестиции в принципе все замерзли. Вот на сегодняшний день никто ни во что не инвестирует особенно. И Pitchbook прогнозирует, что не будут собираться новые фонды, а оценки компаний должны упасть. Но все это не касается биотеха, потому что там сейчас… Я никогда такого интереса не видел. Мне по несколько раз в день люди звонят и спрашивают, во что можно такое интересное вложить, особенно в антивирусной сфере. Я думаю, с одной стороны это связано с тем, что люди наконец увидели проблему, у которой нет решения, а это всегда большой рынок и всегда огромные инвестиционные возможности, а второе – совершенно очевидно, что государства, не только американское государство, но и другие, будут вкладывать очень большие ресурсы в разработку новых препаратов и новых медицинских технологий. Кстати, речь ведь идет не только о препаратах. Я в самом начале нашей беседы говорил, что система здравоохранения в принципе не справляется. Там очень много неэффективностей. И исправить эти неэффективности можно только новыми медицинскими технологиями. Зачастую технологиями, которые находятся на грани медицины, информационных технологий, искусственного интеллекта. И сейчас ко всему этому есть интерес как с точки зрения венчурных капиталистов к отдельным компаниям, так и интерес институциональных инвесторов к венчурному капиталу, который в это инвестирует. Сейчас, на мой взгляд, беспрецедентные возможности инвестиций в эту сферу, и многие инвесторы очень активно в нее заходят.

Усков: Евгений, а вы не назовете какую-то цифру? Вот объем инвестиций вырос на столько то процентов по сравнению с прошлым годом. Или таких цифр пока нет и не все деньги успеют посчитать, которые на них сыпятся?

Зайцев: Нет, таких цифр конечно нет, потому что мы в этом живем пока несколько недель. То есть это очень развивающаяся ситуация, очень динамичная.

Усков: Антон, а вы согласны вот с этой тенденцией? Или это нас не касается и в основном касается США?

Гопка: Мы инвестируем фактически только в США, поэтому интерес, конечно, к американскому рынку прежде всего. На фоне других рынков, которые падают (энергетика, недвижимость), гораздо лучше чувствует себя фарма. Конечно, сейчас есть компании, которые выросли кратно – компании, которые как раз занимаются коронавирусной инфекцией, компания, например, Inovio, можно посмотреть, она публичная, Moderna та же самая, которая разрабатывает первую вакцину сейчас и начала клинические исследования в середине марта. Все эти компании выросли, несмотря на то, что рынок вокруг падал больше чем на 20%. Поэтому огромный всплеск интереса, безусловно. И я бы отметил, что большой интерес среди непрофильных инвесторов, тоже мне постоянно сейчас звонят.

Усков: Русские? Члены списка Forbes?

Гопка: Русские часто, у нас европейские сейчас инвесторы в основном, у нас китайские инвесторы. Но в любом случае интерес очень большой, потому что это на слуху сейчас, всем понятно, эта проблема будет интересовать всех, и государство будет в это инвестировать, это более высокие цены на препараты и на этом можно работать. Много новых очень недооценённых компаний с новыми механизмами действия. Если мы говорим про коронавирусную инфекцию, то сейчас более 100 разработок, мы сделали скрининг, мы сейчас посмотрели всё что есть. ВОЗ регулярно публикует данные по вакцинам, больше 50 вакцин сейчас в разработке. Прямо публикуется название компании, можно всё это смотреть, это все открыто достаточно, главное иметь экспертизу, чтобы выбрать что-то действительно ценное и с этим работать. И, наверное, ещё можно такую тенденцию в целом по рынку отметить, что больше интереса стало к частным инвестициям, к венчурным инвестициям, потому что публичные рынки, есть уже ожидания, что дальше будет корректироваться. То есть сейчас, конечно, была прошлая неделя достаточно удачная, был отскок, теперь каждый день новость – то в минус, то в плюс, большая волатильность. И, конечно, частные инвестиции, которые всё-таки просели по оценкам, они сейчас интересны. Они не коррелируют с рынком, они растут как бы в своей какой-то ситуации, по мере прохождения клинических исследований может кратно вырастать оценка стоимости компаний и в своей какой-то динамике они растут и по-своему живут. Поэтому сейчас могу сказать, что можно инвестировать во что-то, не коррелирующее с рынком.

Усков: То есть это время умных инвесторов, а не тех, которые идут стадом.

Гопка: Абсолютно точно! То есть я звоню некоторым людям, с которыми я давно общаюсь. Они либо говорят: «Я вообще сейчас ни во что не готов смотреть, ничего не могу понять что происходит, я как бы сижу, не хочу даже думать, я жду когда закончится кризис, когда устаканится все». И есть большое количество людей, которые говорят: «Вот он момент, когда нужно входить». Я говорю сейчас про непрофильных инвесторов. Для них наступил тот момент, который редко случается — можно удачно войти на этот рынок.

Усков: Евгений, у меня последний вопрос к вам: как вы думаете, когда вообще все это закончится? У вас есть ощущение, что, ну уже многие сейчас стали говорит, что лекарство от этой эпидемии, ну те меры, которые предпринимают правительства, они опасней, чем сам вирус, и что очевидно, что даже если нам не удастся ничего сделать с вирусом, то рано или поздно нам все-равно придётся отменять карантин. Потому что голодные бунты — они страшнее ОРВ.

Зайцев: Это очень важный вопрос на самом деле, Николай. Потому, что это один из основных дебатов, которые я постоянно веду со своим партнёром -что лучше: погубить экономику или спасти жизни людей? То, что большая часть людей, например, в Соединённых Штатах, закрыто по домам, привело к жесточайшему экономическому кризису. И сейчас очень многие бизнесы закрыты и наверняка многие из них обанкротятся. Это приводит к тому, что многие люди становятся безработными. За прошлую неделю только 6,6 миллионов безработных было зарегистрировано. Несмотря на то, что правительство США выделяет просто гигантские ресурсы, $2 трлн долларов, это порядка 10% от всего ВВП США – то есть просто каждому человеку присылается чек в $1200, малые бизнесы получают разные способы поддержки – и гранты, и кредиты, и возможности. Их поддерживают, если они продолжают выплачивать зарплаты сотрудникам, но даже это не очень помогает, потому, что всё равно очень многие люди оказываются за чертой бедности.

Самое плохое, что может случиться — это, конечно когда усилиться социальная напряженность, и есть риск каких-то беспорядков. Это как раз то, чего правительство пытается избежать. И в этом плане, конечно, карантин очень опасная вещь. Но с другой стороны, уходить от него сейчас нельзя. Совершенно точно кривая сейчас ползёт наверх, пока она ползёт мы ничего не можем делать кроме как сидеть дома. И надо сказать, что люди достаточно дисциплинированно к этому относятся, все сидят дома, ходят по улице, выдерживая социальную дистанцию. Мы будем оставаться в этом режиме пока ситуация не изменится с точки зрения её динамики. Я сильно надеюсь, что в ближайшие пару месяцев появится активный препарат, мы сегодня обсуждали несколько из них в разработке. Я уверен просто, что один из них будет работать.

Вот в чём красота антивирусной темы в принципе, как темы для инвестиций — это в том, что исследования на животных очень часто предсказывают то, что будет в человеке, чего не скажешь, например, про онкологию. В онкологии иногда ты мышей лечишь от онкологического заболевания, а людям препарат не помогает. В антивирусных кампаниях как правило такого не бывает, потому что результаты на человеке — они очень хорошо предсказуемы результатами на животных. И то, что мы сейчас видим, в частности про тот препарат, который сейчас разработан Университетом Эмори, тот препарат, который сейчас в клинических испытаниях находятся, компании Gilead — у них есть очень высокий потенциал того, что они станут препаратами выбора для лечения этой болезни. Я надеюсь, что как только они появятся на рынке, динамика изменится. Говоря о сроках, ну это не очень благодарное занятие, потому что сильно ошибешься. Я сильно надеюсь, что к лету ситуация изменится. Есть же ещё один параметр – это сезонность, о которой мы тоже пока ничего не знаем. То есть есть разные предположения, есть ли сезонность у этого вируса или нет, но то, что повысится температура и повысится влажность, несомненно, сыграет положительную роль. Я думаю, что к лету динамика всё-таки переменится.

Усков: Дай Бог! Спасибо вам большое, коллеги за участие в нашей программе. Это был «Forbes Карантин». Очень надеюсь, что в ближайшее время в списке Forbes в первой десятке появится много инвесторов, умных инвесторов в биотех, фарму, медицину. Потому что от этих инвестиций сейчас зависит спасение мира от экономического коллапса, если не от вымирания. Всего вам хорошего. Будьте здоровы!